Текст там несколькими частями.

Сейчас начало вытащу сюда:

 

Если глянуть на карту Кош-Агачского района, то Северо-Чуйский, Южно-Чуйский и Катунский хребты в месте впадения Карагема в Аргут закручивают эдакую «розу ветров».

Разведчик, в лице не последнего связиста Республики Алтай Сереги, утёр намокшие от пива пушистые усы, подтолкнул средним пальцем у себя на переносице очки и привычно развел руки. «О такие!» Это было сказано про харюзов. Про тайменей и ускучей он руками не размахивал, но и так было понятно, что маленьких тайменей Серегины харюза бы съели и не подавились.

Это был наш первый вояж в таком составе и самый наглый по маршруту. Состав определился просто и непринужденно. Три трехдверных джипа-коротыша, 6 человек и 1 собака. Два Ленд Крузера с лебедками и один Гелендваген, любовно прозванный «немецкий Уазик». Места распределились согласно купленных билетов: Мишка – водила и общепризнанный бригадир, с ним за штурмана и оператора Ваня. Второй Крузер: я и Серега – наш Дерсу Узала, единственный кто бывал в этих местах. Водили оба по переменке, с той лишь разницей, что когда вел я, Серега с кайфом курил, а когда вел он – я, как обезьяна на трапеции метался с видеокамерой по машине и снаружи ее, пытаясь увековечить подвиги экспедиции. И на немецком уазике за водилу и оператора Леха, а штурманом у него и собаководом Дима, по имени Ястреб, с лайкой по кличке Загря.

Выехали 15 сентября 2000 года в ночь на 16, чтобы за один присест одолеть почти 1000 верст до Кош-Агача.

Без приключений не получилось, и они начались как раз посередине пути. На выезде из Шебалино, куда мы заезжали за картошкой, не зная, что у Лёхи с собою было, я чуть не раскатал насмерть глухого пьяного дедка. Мужики вернулись за нами часа через два аж из Онгудая, когда поняли, что что-то случилось. Пока отвезли ветерана Куликовской битвы в больницу, пока оформили с гаишниками все бумаги, прошло часов 5 и стало понятно, что за день до Кош-Агача не успеем. Добрались только до Яломана, и осталось время, чтобы по светлу поставить лагерь и почаевничать. Подхарчились хорошо, но чаевничали скудно, т.к. завтра было еще ехать и ехать. Так, граммов по 180. Утром, чай-кофе, палатки в скатки, по машинам и наш маленький караван дружно рванул на юг.

В Акташе отметились у погранцов, плеснули солярки и прошли Кош-Агач почти на выстрел. Тут была последняя заправка, поэтому солярки накапали во все места под пробочку. Асфальт кончился, но до речки Джазатор шли весело и лихо, по пути проверив на заставе крепость границы, закрытой на ржавую цепочку и почтовый замок.

Погода прохладная, но солнечная. На ярко-синем небе белые кучерявые облака, легкий пронизывающий ветерок. Вообщем, всё в строгом соответствии с тем, как мы правили погоду накануне вечером. Лиственницы вдоль дороги подернуты ярко-желтой сединой, внизу под дорогой река изумрудного цвета и вдоль дороги, как воронки от снарядов, ровные каменные лепешки от разграбленных курганов.

Не дожидаясь темноты, свалили влево на ровный пятачок берега и затаборились. Разведчик, как ему и положено, пошел на разведку. Т.е. Серега схватил удочку и пошел терзать харюзов, пока остальные негры ставили лагерь, готовили ужин и собирали дрова. Усталость двух дней пути сказала свое веское слово, поэтому вечером, под костер да под шум реки усугубили по-взрослому. Тем паче, что последний гаишник остался далеко позади, и местные кони со своими седоками с недоумением поглядывали на кургузые «трумэны» без кузовов.

17.9.2000
Утро было дивное, морозное и над рекой стлался туман. Он приподнимался с метр над водой, зависал, потом медленно и задумчиво направлялся в сторону берега, чтобы испариться, осесть красивой изморозью на пожухлой траве и еще не облетевших листьях. Дурная привычка вставать первым вынудила развести костер и поставить воду на чай. Из палаток гоблинами, с ночной размазавшейся косметикой под глазами, повыползал народ. За ночь все привыкли, и уже никто не замечал шумящего экспресса реки. В голубом чистейшем небе без облаков еще светила почти полная платиновая луна.

На ребрах палаток, на стеклах машин и на посуде, живописно разбросанной по складному столу после вчерашнего застолья, осел красивый серебристый иней. Загря, свернувшись калачиком и спрятав нос под пушистый хвост, лежала под пологом Диминой палатки и ждала, когда же прогреется солнышком земля, чтобы по ней можно было ходить босиком, без комнатных тапочек.

Последним из палатки выбрался Серега. С вашего позволения я опишу этого алтайского монстра. 175 см роста, худой, сутулый, с добрыми голубыми глазами. Пусть вас не обманывает внешний вид. Он рвал меня и Юру Лукьянова – алтайского богатыря, один двоих и голыми руками, как Тузик грелку. Серега кокетливо и косолапо отошел от стола метров на 15 и смачно помочился, под комментарии собравшихся и воспоминания незабвенного фильма «Особенности национальной охоты». Опорожнившись, Серега разбушевался, что его разбудили в 7 часов утра. И сразу же успокоился чистой детской душой, что водка не замерзла. День задался, можно было завтракать, собираться и ехать.

Дорога уходила на запад, слева, за рекой из тумана и тучек вырывались кусками освещенные утренним солнцем белки. Перед большой и последней деревней с вкусным названием Беляши, проезжаем мимо городища мусульманского кладбища, похожего издалека забором и крышами на пионерский лагерь.

Сразу за деревней дорога поняла всю свою оплошность, расползлась сначала неимоверно по склону, усыпанному валунами, а потом начала вытворять цирковые кульбиты. Скорость резко упала, машинки обиженно заревели, а дорога, вырезанная в крутом склоне, стала карабкаться вверх и прижиматься к реке. Скоро на левом берегу показалась живописная скатерть степи Самаха. С высоты открывался великолепный вид, который сначала оживляли симпатичные облачка, но постепенно они кучковались и притормаживали у далеких вершин.

Мне понравился этот вид, и я попросил Серегу остановиться, чтобы сделать пару снимков. Выехали на верхнюю точку подъема на гриве, и Сергей тормознул. Пока я снимал, сзади подкрались, свистя злобно турбинами, наши попутчики. Буданов, уже сам свистя и, почти взрываясь, как турбина, с помощью ненормативной лексики стал объяснять Сереге, где и как можно притормаживать на подъеме. Очень подробно останавливаясь не на технических терминах, а на родословной нашего Проводника. Пришлось взять часть огня на себя, запахло паленым, и мы поторопились рвануть вперед.
Для тех, кто не знает, должен сказать, что Михаил – добрейшей души человек. Только сам он об этом даже и не догадывается. Поэтому всем окружающим достается от него не только на орехи, но и на вставные зубы. Ярый поклонник Элвиса Пресли, с прищуренными природой, а не чаем, глазами и хвостиком волос на затылке, Миша знал о технике абсолютно всё и даже то, что она сама не знала. Из сломанного пылесоса, миксера и соковыжималки он, тут же на коленке, мог собрать для вас картинг, которым и занимается всё свою сознательную жизнь. К его несознательной жизни я отношу страстную любовь к охоте и рыбалке. С последней у него особые счеты. Он ловил тайменя там, где не может поймать никто другой. За что был проклят неоднократно сам со всеми своими японскими спиннингами. С хариусами ему скучно. Вот были бы они хотя бы килограмма по три… Здесь необходимо добавить, что именно Михаилу принадлежит честь быть изобретателем знаменитой слабоалкогольной суспензии разных номеров, которая согревает душу и тело, и одним махом развязывает язык.

То, по чему мы ехали, лишь с большой натяжкой можно было назвать дорогой. У нас дорогой называется то место, по которому мы собираемся проехать. Мало того, что она металась серпантином вверх и вниз, одновременно она прижималась по круче к обрыву над рекой и почти сразу же падала вправо и вниз в распадки с бегущими меж валунов ручьями. Машин не встретили ни одной за всё время пути, если не считать проржавевшие остовы внизу под горой. Но, следы их видели. А оно и хорошо, что не встретили, разъехаться со встречной машиной можно было только в распадках по ручью. Когда Крузер крался, натужено ревя, в гору, становилось заметно, что по мере удаления от цивилизации и электричества в Беляшах, облака сбивались в тучки, и просветов на небе становилось меньше, чем наших кучерявых попутчиков. С каждым километром мне становилась всё более понятной реакция Вассермана-Буданова (это я в сердцах иногда так величаю Мишку, когда он обижает меня) на нашу остановку на склоне: машинки не то, чтобы не захлебывались на подъеме, но черную солярку выплевывали не переваренную. Тяжко им бедным пришлось.

На паре мелких бродиков по валунам останавливаемся, высаживаем десант операторов и увлеченно снимаем крадущиеся через камни машины, даже не представляя, что ждет нас еще впереди. Пару раз, на серьезных спусках, я останавливал Серегу и сбегал с камерой вперед. Даже Мишка не комментировал наши остановки, понимая, что вид спуска заслуживал того. Потемкинская лестница в Одессе казалась родным, ровным и покатым Морским проспектом в Академгородке. Вопрос о том, как будем выбираться обратно, я себе не задавал, так как не знал ответа.

Какие спуски – такие и подъемы. Машины карабкаются в облака, и из-за вздыбленного капота не видно дороги. Слева степь Самаха выстлана золотом и расчерчена зеленью леса. Придавлена к реке каким-то дальним хребтом, из-за прозрачного воздуха, кажущегося не далеко, рядом. Величественную панораму дополняет изумрудная река в партере и белые облака в ярко синем небе, одеты залихватски набекрень на дальние снежники на галерке. Красотища! Только русский человек, любуясь подобной картиной, может материться от переполняющего его восторга. И передать простыми словами ни открывающийся перед нами пейзаж, ни наши выражения, не возможно. Это надо видеть. И слышать…

Ехали долго, но проехали мало. Дорога вывела к ровному берегу реки, на поляну среди огромных вековых елок. Невдалеке видна стоянка казахов. Нам надо взять барашка, и уже хочется проверить байки про зверских харюзов. Ставим лагерь, Мишка достает из машины импортный сучкорез и за 10 минут обеспечивает дровами на всю ночь. Непоседа Лёха решает метнуться на гриву, чтобы снять сию живописную панораму. Лёша ниже всех из нас ростом. Просто тренировки на борцовском ковре не дали ему времени вытянуться. Если я скажу, что он немногословен – буду неправ. Друзья обидятся на меня и скажут, что я обозвал Лёшу болтуном. Через полтора часа в видоискатель камеры уже с цифровым 160-кратным увеличением видим крохотную точку, передвигающуюся на фоне голубого неба к вершинке. Я живо представляю себе этот марш-бросок, и всё моё существо скукоживается и умоляет не фантазировать. Успокаиваю его и поворачиваюсь к Лёхе спиной. Идем на переговоры по закупке барана.

Спрашиваем аборигенов, есть ли впереди еще стоянки. Нет, говорят, это последняя. Покупаем барана, получаем его через полчаса уже освежеванного. Праздничный ужин (поминки по барашку) проходит под знаком свеженины. Кроме барашка удалось поймать общими усилиями двух харюзов и несколько их внуков и племянников. Намаялись по медленной и нелегкой дороге так, что после плотного ужина все пали как на поле брани.

(Продолжение следует)