В.Г.Иванченко. "Влом горы Небо. Часть.3"
----------------------------------------------------------------------------
Известная часть Прямухинской не велика: дно ее лежит ниже входа на сорок метров, а суммарная длина ходов под четыреста, но в этой пещере можно найти все формы подземного рельефа — колодцы, камины, меандры, и узости, куда без них. Веревка понадобилась на двенадцатиметровом колодце — настоящем, эрозионном, с водобойным колом от некогда падавшего в него водопада. Дном считался грот, плоское дно которого имело следы периодического затопления. От грота отходил меандр с заметным движением воздуха, заканчивающийся непроходимой форточкой в натечной коре. Кроме основного ствола в пещере есть несколько больших ответвлений, и в следующие посещения я осмотрел их досконально, однако уже при первом знакомстве стало ясно, что такие богатые пещеры не заканчиваются столь просто, у них обязательно есть до поры недоступные продолжения. Спуск и подъем занял у нас с Карбышевым около часа. Приближаясь снизу к отходящей от Скелетного галерее, мы услышали крики — наше приближение заметил Шура Селезнев. Крики были сдобрены матерными связками, которые, как я понял, предназначались именно мне. Взобравшись на последний нависающий уступ, мы смогли выслушать, в чем, собственно, дело.
Отсняв все красоты небольшого в общем-то грота, Селезнев с товарищем решили нас не ждать и выбираться к выходу по оставленной лесенке, не дожидаясь пока будет сделана страховка. Селезнев, весящий не менее ста килограммов, лесенку подергал, нагрузил для пробы и пустил вперед товарища. Тот, надо сказать, таким приспособлением пользовался первый раз в жизни. И не успел он пройти несколько ступенек, поднявшись не больше чем на метр, как лестница дрогнула, поползла (!), оборвалась и свалилась им на головы. Товарищ отделался испугом.
Понятно, я решил первым делом, что порвалось заплетенное и заклепанное тросовое ухо, в которое встегивался крепящий лесенку карабин. Но оно не было повреждено. Предположения о том, что развязалась веревочная петля или каким-то образом сломался-раскрылся карабин, можно было проверить только наверху, туда мы и поспешили с Жекой, не озаботившись даже страховкой на траверсе. Петля была совершенно цела, а благополучно висевший на ней карабин был завернут предохранительной муфтой до упора!
По-детски обиженный Селезнев долго не хотел слышать никаких доводов, полагая, что я все-таки каким-то образом ненадежно навесил лестницу. Однако для меня картина складывалась определенная. Некто находился наверху, на балконе, когда снизу собрались подниматься. Он тихо сидел там без света и слушал их разговоры. Он заранее снял лестницу с карабина (завернув его снова, как было) и удерживал ее в руках, когда Шура пробовал ее на прочность — из-за трения на пологом перегибе это не трудно. Когда по ней пошел первый человек, он держал еще несколько секунд, после чего мягко, протравив, выпустил ее из рук. И, насладившись звуковым эффектом, убрался восвояси. Вопрос только, КТО это был?!
Допущение о том, что в пещеру забрался прохожий из местных жителей, следовало признать сильно натянутым. Чтобы знать, что мы внутри и спланировать свою шутку, он должен был следить за нами, оставаясь незамеченным, и иметь, по меньшей мере, фонарь. Зато были основания подозревать маленького и очкастого Артура Душкина. Этот, похожий на нынешнего актера Стычкина, человек был на все способный. Он мог проследить за нами в бинокль, потом прокрасться следом и, учинив каверзу, быстро вернуться назад. На его участие косвенно указывала такая деталь, как наглухо закрученная карабинная муфта. Я сам делаю для фиксации разъема всего несколько оборотов, тогда как чайники инстинктивно вертят до упора, даже когда карабин свободен от нагрузки. Но мои подозрения никто не поддержал, а сам Душкин все отрицал и тогда, и годами позже. Последующая его судьба была странной. Он потом несколько раз за год ездил в Прямухинскую в одиночку. Закончив в 1986-м юрфак и имея квартиру в Барнауле, распределился по своей воле в ближайший к этим местам райцентр — село Краснощеково, где отработал пару лет адвокатом. В 88-м или 89-м году его нашли там повешенным — в Краснощеково, в комнатушке, которую он занимал. Тогда я не задумывался над этими странностями, да и сейчас не берусь объяснять их.
В следующие годы было много всего. Но серьезно взяться за Небо удалось только весной 1993 года, когда мы забрались на гору с новосибирцами — поход возглавили Гена Максимов и Сергей Пешков. Было начало мая. Снег таял и лежал не везде, но воронка была полна с краями. Ее вообще не было видно под ровным, без продушин, снегом, только переполненный ручей бурным потоком исчезал в промоине с ее северного края. Прикинув примерно, где находится южная бровка провала и где был забой восьмилетней давности, я заложил в снегу шурф. Рыть кристаллизованный снег пришлось недолго. Метра через два шурф провалился в пустоту. С одной стороны открылась коренная стена воронки, с другой — лаз в завале, заросший изморозью. Явной тяги воздуха не чувствовалось, да и откуда ей взяться — температура снаружи была такая же, как внутри, да еще поток воды создавал собственные завихрения. Хорошо было то, что снизу доносился шум водопада. Максимов заработал кувалдой на перемену с Витей Никулиным. Завал разбирался хорошо, но никак не походил ни на один забой восемьдесят пятого года. Все выглядело совсем по-другому, словно эти глыбы заново перемешали. Через полчаса проходчики разломали несколько мешающих камней и выступов, раздавив пару зимующих между ними летучих мышей, и открыли проход в широкую пустоту. Там шел уже не завал, там началась полость в монолите! Несколько уступов подводили к колодцу, куда падал бьющий из боковой расщелины поток. Водопад был мощный, это означало, что мы выбрались на ход воды и дальнейшее прохождение пещеры — дело простой техники. Однако же обойти струю не удалось и в гидрокостюме. Колодец внизу заканчивался глухим котлом, вода уходила в щель, и отыскать обход было невозможно попросту из-за нулевой видимости. Мокрый до нитки я вернулся наружу, и штурм был отложен до сухого сезона. Главное торжество состоялось: дыру уже вскрыли!
Остаток дня положили на обследование окрестностей. Похоже, что ни до, ни после того раза никто так и не побывал на верхних, вершинных плато Неба, расположенных над сбросом в Иню. Одно из них тогда осмотрел Пешков, другое — Максимов, и, хотя площадь их была куда меньше центральной долины, на каждом нашлись котловины и воронки, забитые снегом. Гена ко всему еще осмотрел верхнюю часть обрывающихся к Ине скал — там тоже были пещеры. Пещеры были и в стенах сухого ущелья, которым (мимо входа в Небинскую) мы спускались потом на устье Громатухи. Все их входы смотрели на юг — на снежную стену пограничного Тигирецкого хребта.
Давний спутник Гены Максимова — Виктор Никулин, взломавший нам вход, закончил три года спустя как Артур Душкин: тем же способом сведя счеты с жизнью в своей академгородковской общаге.
Во второй и в последний раз я смог попасть во вскрытую под воронкой пещеру зимой 1994 года. Готовились долго, но выступили в итоге только вчетвером. Автобусы в Чинету уже не ходили, через перевал от дороги на Усть-Пустынку до моста через Иню пришлось идти ночью пешком, а на следующий день полдня ждать попутки. Ясно было, что ни одной тракторной дороги на огороженную маральником гору уже не ведет, поэтому я настоял на том, чтобы взять лыжи. Все участники кроме меня считали передвижение на лыжах делом противоестественным. До Яровки добрались по колее, вверх по реке шли по санному следу, а лыжный подъем на Небо начали уже в конце дня. У Кирилла Устюжанина крепления вылетели из «новгородских лесных» после третьего шага по глубокому снегу — перестарался, рассверливая отверстия под шурупы. Бросив лыжи, он стал топтать снег пешком, по нашим следам. Максимов и Миша Власенко отстали от меня сразу же, меж тем как я старался протоптать лыжню подальше пока светло и без отдыха пер вверх, остановившись в густеющей темноте уже близко от кромки плато. Голоса Геши и Миши раздавались далеко внизу, фонарики их светили на одном и том же месте. Покричав им, я понял, что они встают на ночлег. Все необходимое у них было с собой, а Устюжанин не должен был сбиться со следа, поэтому я решил не спускаться и продолжил путь, через полчаса достигнув заметенного летнего вагончика. Выгреб изнутри снег, нашел кое-какие дрова и двинулся навстречу отставшим вместе с рассветом. Первым, кого я встретил на склоне, оказался Кирилл. Стоянки Максимова он не заметил и шел по моей лыжне пока не устал. Залез, не разуваясь, в спальник и дремал себе до моего прихода. Остальные ночевали метров на полтораста ниже. Это был первый случай в зимнем походе, когда группа из четырех человек провела ночь в трех разных местах.
Котловина была не просто заметена снегом, ее покрывала прочнейшая ветровая корка, по которой мы ходили как по земле. Воронка только угадывалась тенями на поверхности обдуваемого поземкой наста. Однако с местом для шурфа мы и на этот раз каким-то чудом не промахнулись — пробились, прорубив наст саперной лопатой, именно туда, куда надо. Разочарование пришло сразу же: не было тяги. Если бы пустота под нами была сколько-нибудь большой, из снежного шурфа наружу ударил бы поток теплого воздуха. Стало очевидным, что полость перекрыта внизу подвесным сифоном, водяной пробкой. Так и оказалось. Мы попали в настоящую эрозионную пещеру, проточенную в светлом известняке водным потоком, но по ее уступам удалось спуститься только на тридцать метров. Внизу был грот с натечной корой и залитым водой полом, дальше вода уходила из него недоступными нам щелями. Попытки найти обход через боковые гроты закономерно не дал результата — иначе бы воздух двигался. Спустить сифон тоже не получалось.
На следующий день я в одиночку сбегал до Прямухинской. Скатился на лыжах по восточному склону до ручья. Поднялся пешком вдоль скального гребня — в ущелье почти не было снега. Над входом в пещеру висела шапка заиндевелого куржака.
Через десять лет, в декабре 2004-го здесь побывает новокузнецкий Великан — Сергей Величко, и фотографии зимней Прямухи сейчас можно увидеть на его сайте (а чертежи упомянутых пещер — на сайте Новосибирских диггеров). И тогда, и сейчас все выглядит там одинаково.
Прямуха вентилируется зимой мощно. В дырке, которой заканчивается отходящий от нынешнего дна пещеры меандр, ветер дует со свистом. Великан предположил, что воздух подсасывает снизу — со склона, но конец меандра в плане расположен прямо под входом, только сорока метрами ниже, а склон не слишком крутой и до уровня ручья еще остается полторы сотни метров. Известная часть пещеры — наверняка, только самая верхняя и малая часть большой системы, открытие которой есть дело времени. Когда я лежал той зимой под дующим из темной дыры ветром, это казалось очевидным. Покидая в тот раз Прямухинскую, я был уверен, что проникнуть в недоступные пространства удастся в самое ближайшее время. Но прошло с тех пор четырнадцать лет, а новостей нет.
Через несколько недель после возвращения с Неба, в начале весны 1994-го, мне в Новосибирск позвонил Игорь Чайковский. В конце 80-х и в начале 90-х он занимался какими-то непонятными делами, часто связанными с Чарышом и долиной Ини. То строил на Ханхаре охотничью базу, то ловил змей вокруг Чинеты, то устраивал под Тигиреком сафари для семейства бельгийских аристократов. Краевое управление охоты, с которым он сотрудничал, было на заре капитализма могущественной неподконтрольной организацией, имеющей множество друзей в разных сферах. «Вы на Небе что-то нашли?» — спросил Игорь. Я ему рассказал, что — да, в пещеру под воронкой, на которую были главные надежды, удалось проникнуть, но пещера сразу заткнулась, и надежд пройти дальше пока практически никаких. «Хорошо, — сказал Игорь. — Я так и передам, а то тут волнуется кое-кто. Надо это дело предать огласке, успокоить общественное мнение». Я счел сказанное за шутку. Чайковский всегда шутил очень серьезно.
Но еще неделю спустя я получил приглашение на краеведческую конференцию, посвященную недавно отмеченному 90-летию Михаила Федоровича Розена. Этот исследователь Алтая с 1942 по 1952 год работал в Змеиногорске, много путешествовал по окрестностям, и в прошлом, 93-м году томские «Вопросы географии Сибири» опубликовали его путевые заметки, в которых впервые упоминалась гора Небо и уходящие на ней под землю ручьи — как признаки наличия в недрах горы крупной полости. Получалось, что расковырянную таки нами пещеру, пусть и небольшую, но что поделаешь — предсказал еще он, М.Ф. Розен. Новый географический объект, как ни крути. Когда Вистингаузен подал мысль назвать его именем краеведа, я тут же с ним согласился.
В апреле я съездил в Барнаул, рассказал там о Новочагырском руднике, об убежищах «бегунов» на Устюбе и о том, что вопрос с пещерой горы Небо решен и закрыт. Материалы конференции были изданы, а в следующем году новость о «пещере Розена» появилась и в «Вопросах географии». На Небе я больше не был — до самой прошлогодней весны.
В мае 2007 года мне вдруг предложил поехать в Горную Колывань Олег Добров. В Змеиногорске у Андрея, бессменного олеговского шофера, жили родственники жены, а мне давно не давали покоя известия о некоем найденном там «подземном городе», что не так давно мелькали в прессе и телевизоре. «Городом» оказался заброшенный в позапрошлом веке Черепановский рудник —нам показал его Александр Прыгунков из змеиногорской администрации. Гора, под которой заложен рудник, — в восьми километрах от города. Рудная залежь была сосредоточена в подошве, под гранитным массивом, поэтому ее не срыли до основания и глубже, как Змеиную гору. Пустоты подземных выработок остались нетронутыми. Вход в рудник сейчас возможен через вертикальную шахту пятидесятиметровой глубины. Спуститься в нее мы не рискнули: посередине ствола висела многотонная снежная пробка. По рассказам местных исследователей, внизу от шахты расходятся лабиринты частично затопленных горизонтальных штреков, но далеко по ним пока не прошли — нужно водолазное снаряжение.
Закончив с делами в Змеиногорске, мы поехали через Краснощеково и Чарыш в Чинету. Запустение воцарилось в этих краях. Когда-то внутри района летал «Ан-2», теперь нет даже автобусного сообщения. Заправиться бензином можно только в райцентре. Даже от силосных башен, что построили мы с Потаповым, не осталось следа, и за проезд по подвесному мосту через Чарыш теперь некому брать деньги. Чинета показалась полувымершей — пустая бетонная коробка бывшего магазина смотрела на мир вывалившейся витриной, однако пастухи, встреченные по дороге к Яровке, были так же пьяны, как и в лучшие времена.
Решение пробираться вверх по Яровке оказалось слишком рискованным. Несмотря на все водительское искусство Андрея, мы застряли, не доехав до устья Прямухи полтора километра. «Нива» села в заболоченной ложбинке на брюхо, заморосил дождь, и ближайшие сутки мы провели, копая грязь, роя мелиоративные каналы и таская со склонов камни. Когда к следующему вечеру снова выглянуло солнце, болото, наконец, уступило и позволило машине выползти на твердую землю. В поисках несуществующей здесь сотовой связи я поднялся на правый борт Яровской долины. К северу от меня тянулись к Чарышу понижающиеся голые холмы. К югу — на противоположной стороне долины — стояло Небо. Я находился как раз на высоте плато, было хорошо видно, как его плоскость срезает корень горного массива. Гора выглядела, как колоссальный пень срубленного каменного дерева, способного дотянуться до неба. Она походила на каменную шкатулку, запечатанный ящик Пандоры. Отделенный от нее ущельем, гребень Прямухинских скал напоминал бойницами своих пещер крепостную стену, противостоящую каменному чудовищу.
На другой день мы поднялись наверх. Там уже давно не пасли скот, плато заросло полегшей травой. Не было ни тропы, ни следа. Вагончик еще стоял, но стены светились дырами. В противоположность маю 93-го котловина горы была совершенно сухой, не только не осталось ни клочка снега, но и болото уже высыхало, ручей хирел, исчезая, растворяясь в земле задолго до воронки. Сама воронка словно сжалась, оплыла, забилась землей и покрылась дерном. Такое впечатление, что в ней долго стояла вода, забитые наносами провалы уже не зияли, все как-то сровнялось. Лаза, через который мы попадали внутрь, я даже и не нашел. Небо восстановило свою цельность. И ведь нам опять не хватило времени, чтобы подняться выше, к вершине!
На обратном пути я думал вот что. Не были ли затеяны эти пережитые нами катастрофы: перестройка, развал, деградация 90-х — в том числе и затем, чтобы сберечь нечто скрытое, спрятать тайну, сделать ее незаметной? Вместе с заглохшими заводами, запущенными полями и вымершими селами остались без внимания людей и такие места, как это. Кому выгодней передышка: спрятанному внутри, стоящим на страже — или чертям, что еще станут сюда пробираться? Но это ведь ненадолго. Придет время, когда в котловине Неба появится новый провал — ближе к середине долины, там, где вода сейчас уходит под землю. И рано или поздно туда придут люди, которые захотят увидеть, что происходит на верхних плато.
Об Игоре Чайковском я не слышал уже давно. Несколько лет я не могу найти его, и никто не знает, где он и что с ним.
|
0
