В.Г.Иванченко. "Влом горы небо" Часть 2.
------------------------------------------------------------
В июне, получив заработанное, я отправился проведать студенток из полунинской группы, проходивших свою биологическую практику именно в Змеиногорском районе. На базе, в Рязановке, их сразу не застал, зато добрался до Лазурки и, пытаясь отыскать либо их, либо местные рудники, два дня рыскал по окрестной тайге. Поднявшись на довлеющую тут над всей окружающей местностью гору Ревнюху и озирая пространства на десятки километров кругом, я видел на раскинувшихся к юго-западу лугах пасущиеся стада коров и, будь у меня сильный бинокль, мог бы разглядеть рядом с ними Игоря Чайковского верхом на лошади. Впрочем, узнать, как рядом мы тогда были, довелось только осенью.
С Чайковским мы встретились в сентябре, после того, как я проторчал вторую половину лета там же, в окрестностях Чарыша, осваивая новые средства, выделенные на исследование пещер Географическим обществом СССР. Экспедиция состояла всего из четырех человек: Полунина, меня, бородатого юриста Шуры Селезнева и Вадима Константиновича Вистингаузена. Вадим оказался счастливо отыскавшимся осколком старой спелеологии, придавшим нашей компании и кампании легитимности. В 60-70-х годах он сначала бывал на Алтае с томскими спелеологами, а потом работал в Западно-Сибирском карстовом отряде геологического управления до самого его расформирования. Притом, что бассейн Чарыша был одним из районов, которым отряд плотно занимался, а Вистингаузен аккуратно копировал для себя все его материалы, оказавшись в результате единственным владельцем уникального архива. В июле-августе мы сначала обследовали окрестности Усть-Пустынки, а потом побывали на левом чарышском притоке Ине — в Чинете и в Тигиреке. Как раз посередине между этими пунктами и находится гора Небо, ради которой, собственно, затеян этот рассказ.
В окрестностях Тигирека, бывшей казачьей крепости, притулившейся у подножия пограничного с Казахстаном Тигирецкого хребта, есть две большие пещеры: одну открыл Карстовый отряд, другая известна еще со времен побывавшего тут в восемнадцатом веке путешественника Палласа. Обе они со временем преподнесли нам уроки на затрагиваемую здесь тему «скрытых пустот».
Пещера Тигирек-2 расположена над левым берегом Ини, на высоком плато, через которое проходит дорога из Чинеты. Широкий вход в карстовой воронке со снежником нашли томичи. Двадцатиметровый колодец приводит в грот, на котором пещера считалась закончившейся — дальше была непроходимая узость. Это тогда, в 84-м... Через восемь лет мы спустились туда с новосибирцем Геной Максимовым, и проскочили эту узость с необычайной легкостью. Дальше был уступ, под которым открылась огромная черная пустота — большой галерейный зал, спускавшийся, не теряя объема, до глубины ста тридцати метров.
Другая пещера: Ящур — находится напротив, на правом берегу, и не так высоко — вход выше реки метров на семьдесят, на склоне горы. Вход небольшой, но, войдя в него нагнувшись, попадаешь в просторный зал, освещенный дневным светом из провалов в потолке. Легенду об этой пещере записал дореволюционный фольклорист Гуляев: рассказывали, что в ней живет ящер, выползающий по утрам из глубины, производя шум и источая свет. Противоположная входу стена действительно озаряется, когда вышедшее из-за горы солнце бьет лучами в провал. А в гроте живет великое множество голубей, которые, взлетая разом, порождают издалека слышный гул — стены работают как резонатор.
Если спуститься по осыпающемуся толстому слою птичьего гуано в нижнюю часть грота, можно увидеть в стене, на двухметровой высоте, лаз. Вскарабкавшись в него, попадаешь в лабиринт нешироких ходов, разделенный на два этажа четырехметровым колодцем. Внизу пещера заканчивалась каменной комнатой, из которой дальше могла вести только совершенно негабаритная нора, упирающаяся, если присмотреться, в тупик. Так было, повторяю, в 84-м и в последующих годах, когда я заглядывал сюда, сплавляясь по реке или оказавшись рядом с Тигиреком по какой иной надобности... И только в десятилетний юбилей знакомства с пещерой, летом 94-го, я рискнул протиснуться по тупиковому лазу дальше, промокнул животом собравшуюся в нем лужу и без труда выбрался в большой зал с замечательно красивыми нетронутыми сталактитами. Пещера оказалась по меньшей мере в два раза длиннее, чем считалось, хотя я попал в эту малодоступную часть не первым — в дальнем конце обнаружились наскальные автографы усть-каменогорских коллег из клуба «Сумган».
Так вот, Игоря Чайковского я встретил уже в сентябре и выслушивал рассказ о том, как он провел лето, в пивном баре «Мочалка», расположенном в центре Барнаула, на Комсомольском проспекте, у Русских бань. Игорь пас коров и июнь, и июль, узнав много нового и о нравах этих животных, и об обычаях обслуживающих их пастухов. Он научился запрягать коня, щелкать кнутом, стрелять из ружья, и сам уже изрядно оскотинился. Ему осточертел однообразно выпивающий тесть, и он сошелся с местным охотником Николаем Петровичем. Тот был родом с Верх-Убинского и долго жил в Андреевском, поселке неподалеку от Тигирека, стоящем близ перевала дороги с Ини в другой приток Чарыша — реку Белую. Петрович почувствовал в Игоре этнографический интерес и долго кормил его, как историка, байками о кержаках, которых немало в жизни навидался, а еще больше о них наслушался. Когда Игорь уже засобирался обратно в город, Петрович взял коней и устроил ему прогулку по местам своей молодости. Они перебрались через реку Белую, пересекли верховья Ханхары и поднялись на гору Сердцеву, по которой, над ущельем Ини, проходит дорога из Тигирека. С вершины Петрович указал на горный массив, лежащий по ту сторону сжатой в этом месте скалами инской долины, и сказал: «Там — Небо!».
Дабы понять, что это значило, надо вкратце раскрыть содержание одной из тех легенд, которыми Петрович потчевал Чайковского все несколько недель до того. Говоря коротко, он рассказывал, что в середине прошлого, девятнадцатого века, когда старообрядцы, выдавливаемые густеющим потоком переселенцев из обжитых мест, стали уходить с притоков Алея и Чарыша южнее, на таежную глухую Убу, им пришлось там столкнуться с самыми натуральными чертями. Сначала те прикидывались китайцами, которые заправляли по верховьям Бухтармы и Иртыша, но нормальным китайцам в российских кабинетских землях делать нечего, а эти зачем-то шли на север, в сторону Колывани. Нечасто, но регулярно пробирались через тайгу по-двое, по-трое, избегая людей, но попадаясь-таки иногда на глаза. Чертей в них опознали как раз в тех местах, где мне удалось побывать летом 83-го, — Петрович упоминал большие пороги, которые перегораживают Убу чуть ниже Карагужихи. Началось с того, что двух бродячих китайцев задержал забравшийся в эту глушь урядник, — самим кержакам, вероятно, до бродяг особого дела не было. Урядник был легендарный, из казаков, звали его Степан, а поскольку происходил он с крепости Форпост на устье Убы, то звали его Устюбинским, коротко — Устюбой.
Тут бы мне и заподозрить, что Игорь меня разыгрывает им же самим сочиненными байками. Но поймите — он не слишком интересовался моими делами. Возможно, я ему когда-то рассказывал и о своем походе на Карагужиху, и про бывшую деревню Устюбу с ее пещерами, но ведь с тех пор уже год прошел! Невероятно, если он это припомнил теперь, чтобы слепить такую историю. Надо еще иметь в виду, как он все это рассказывал: не как замшелую былину, а будто сюжет прочитанного романа. У самого Чайковского имелись писательские амбиции, но в этом случае, скорее всего, уже исходный, услышанный им рассказ был достаточно стройно изложен. Этот охотник Николай Петрович служил в погранвойсках и какое-то время работал в Староалейском в милиции — не дикарь.
Так вот, урядник Степан Устюба с подручными изловил на лесной тропе пару неустановленных личностей и запер их в сарае ближайшего опорного пункта охраны правопорядка. Хоть деревня была кержацкая, но какая-то общественная избенка для гостей там имелась. И сидели задержанные взаперти два дня и три ночи, пока казаки справляли поблизости свои дела — скорей всего, просто охотились. И все три ночи вокруг деревни происходило черт знает что, как в диканьских рассказах Гоголя, — нашествие нечисти, вой и скрежет зубовный. Узнав о безобразиях по возвращении в деревню, Степан учинил пленникам строгий распрос. И обнаружилось, что к роду человеческому они имеют принадлежность не самую прямую. Имелись ли в виду подпиленные рога и вертикальный зрачок, как у Хеллбоя и ситха из первого эпизода «Star Wars» (напомню на всякий случай, что до появления этих фильмов оставалось лет двадцать), или некие нечеловеческие способности, но урядник решил немедленно конвоировать пойманных монстров туда, где с ними смогут разобраться компетентно, — в Синоде ли, Академии Наук или Управлении полиции — все равно. Но не успели казаки сколько-нибудь далеко отойти от селения, как конвоируемые попрыгали с обрыва в струи Убы и были унесены прямиком в пороги. Большие убинские пороги (которые сплавщики называют БУП) — это такая мясорубка, после которой найти что-нибудь затруднительно. Вот тела китайских чертей и не нашли, сколь ни искали.
А ведь в ходе недолгого, но пристрастного допроса (на котором Степан то ли жег их огнем, то ли крестом угрожал, да и вообще непонятно, на каком языке с китайцами объяснялся) удалось выяснить, что пробираются черти в Россию затем, чтобы освободить своего заточенного в северных предгорьях хозяина. Или даже все эти обстоятельства прояснились много позже, от других изловленных чертеняк, потому что охоту на них вскоре сочли своим первейшим долгом не только жители одной убинской деревни, но и все кержаки по эту и по ту сторону водораздельного хребта. (По этому хребту ныне проходит граница с Казахстаном и называется он сначала Тигирецким, потом Коксуйским, затем Холзуном и Листвягой, доходя до самого истока Катуни и горы Белухи).
Степан же Устюба после того случая полицейскую службу бросил и, собрав вокруг себя небольшую отчаянную шайку, долго бродил по горам и долам, жестоко пытая каждого встреченного иноземца и не гнушаясь уже ради святого дела и грабежом. Слухи о нем доносились некоторое время с восточной стороны — из-за Чарыша, Ануя и реки Песчаной, но потом заглохли. А вокруг Тигирецких белков еще долго передавали из уст в уста, что цель Устюбы — отыскать ту гору, из которой до сих пор не может выбраться бесовский хозяин, который пытался взобраться на Небо, чтобы заявить свои права, но был оттуда низвергнут.
И вот через сотню с лишним лет бывший пограничник и мент Николай Петрович, знавший эту седую легенду с детства, испытал озарение, когда в очередной раз увидел известную всем и каждому на чарышской Ине гору Небо, которая мало того что названа так странно с незапамятных времен, но еще и имеет на вершине обширную вмятину типа кратера и уходящую в недра бездонную яму. Понятно, что именно сюда был сброшен с небес возомнивший о себе черт, сюда пробирались с юга-востока китайские бесопоклонники и как раз это место безуспешно разыскивал, да так вроде бы и не нашел казак Степан Устюба. Стоя рядом с Петровичем на горе Сердцевой, Игорь Чайковский различил на восточной стороне инской долины выположенное плато, обрывающееся к реке скальными стенами, но чтобы добраться до него в обход, через Чинету, у них уже не было времени.
Допивая под рассказ Чайковского пятую кружку плохого советского пива, я вспомнил прошлогоднюю встречу в Змеиногорске и подумал: уж не Николаем ли Петровичем был мой ночной собеседник? Впрочем, одним чудаком местность не могла ограничиться. Я не собирался больше заниматься фольклором, мой будущий диплом был посвящен орнаментике вышивок, поэтому не скажу, что басня заинтересовала меня чем-то кроме любопытной информации о «бездонной яме». Я уже и в трансазиатский туннель Алтай-Шамбала не очень-то верил, мне было интересно просто найти по-настоящему большую пещеру. Только поэтому я, конечно, запомнил про гору Небо и при случае расспросил о ней Вистингаузена. Он это место хорошо знал.
Вспомнить байку про заточенного под землей беса пришлось десять лет спустя, и тут стоит восстановить хронологию. Про «сибирскую башню Сатаны» я впервые прочитал в 1994 году, когда уже жил в Новосибирске. Она упоминалась в интервью некоего французского геополитика-эзотерика Жана Парвулеско газете «Завтра». Интервью брал Александр Дугин, и теперь, кажется, выяснилось, что Парвулеско никогда физически не существовал, являясь мистификацией Дугина, написавшего от его имени пару книг. В том газетном материале о «сатанинских башнях», расположенных огибающим Евразию серпом, берущим начало в истоках Оби, была ссылка на Рене Генона, но монополией на Генона тогда владел все тот же Дугин. Как бы то ни было, упоминание о подземной «башне» соединилось в моей голове с темой «змеи и свастики», о которой я писал в дипломной работе, и первую статью о подземной тайне Алтая я опубликовал в начале 1995 года в журнале «Ориентация» под названием «Алтайская традиция». Эти номера еще можно найти, а поздняя перепечатка статьи отыскивается на некоторых сайтах.
В следующем, 1996 году Андреем Лазарчуком и Михаилом Успенским был написан роман «Посмотри в глаза чудовищ», в котором я с интересом обнаружил все те же знакомые темы: систему сообщающихся подземных румов и убежища, в которых дожидаются под поверхностью планеты своего часа дочеловеческие всесильные ящеры.
Но самое поразительное случилось еще через шесть лет, когда в вышедшей в 2002-ом книге питерского фундаменталиста Павла Крусанова я прочел следующее: «...неся лишенную всякой романтики службу, он услышал от староверцев легенду о семи башнях сатаны, число которых соразмерно числу главных ангелов, сошедших с неба на землю, чтобы возлечь с дочерьми человеческими, а сынам человеческим открыть то, что было скрыто, и соблазнить их на грехи: одна из башен находилась в Туркестане, две — в России (здесь, в Сибири, и где-то на западе, за Уралом), а местонахождение остальных четырех было кержакам неизвестно. По словам староверцев, за башнями исправно надзирали бродячие колдуны, демонопоклонники, которых кержаки называли убырками — по наущению лукавого убырки в свой срок насылали через эти пасти преисподней на белый свет черные беды. Не раз видели люди за последние годы в Даурии, Кяхте и даже под Томском тех самых убырок, сходившихся к сибирской башне, чтобы излить из адского пекла в мир раздор, войну и крамолу».
Зимой восемьдесят пятого мы с Полуниным связались-таки с новосибирцами и провели совместную экспедицию, в результате которой новопройденной пещере на Чистых болотах было дадено окончательное название Кёк-таш. Участвовали Мишин, Шварц, Курепин, Александров; удалось найти потерявшийся на глубине двухсот метров ход воды и пройти его до сифона, который пронырнут потом ныряльщики с НЭТИ, но остановятся перед следующим. В мае долбили яму на горе Петушок, над Талдинскими пещерами. Но главное должно было случиться летом, потому что наш замечательный шеф, профессор Ревякин, раздобыл нам средства на масштабную экспедицию в бассейн Чарыша, которая официально именовалась «научным студенческим отрядом».
Июль начался на Ханхаре, правом притоке Ини, впадающем прямо напротив Чинеты. Небольшие Ханхаринские пещеры, как и пещеры на Чарыше между Пустынкой и Чагыркой, стали известны благодаря горным инженерам Кулибину и Геблеру, которые еще при царе накопали в них немереное количество окаменелых костей вымерших животных, которые до сих пор хранятся где-то в Питере. Откуда эти костные залежи там взялись — вопрос не очень понятный. Ладно бы это был колодец-ловушка, а то — горизонтальные низкие ходы и тесные гроты. Разве что много сотен лет обитали здесь хищники, оставляющие на пещерном полу как кости своих жертв, так и собственные скелеты. Однако картина логова не складывается, слишком эти кости целые и комплектные, будто животные приходили сюда умирать или заносились вглубь земли неким потоком.
Были в истоках Ханхары и ее притоков поля воронок. Воронки эти вряд ли связаны со сколько-нибудь значительными пустотами, потому что линия подземных вод совсем близко: мощные источники выныривают на поверхность здесь же, рядом. Но из чистого энтузиазма, а также ради испытания нового инструметария: лопаты, лома и кувалды — мы заложили в понорах несколько раскопов. Такое уж это было лето восемьдесят пятого — время лома и кувалды. За Чистые болота в это время взялся Гена Максимов: вдвоем с Астрахарчиком они расковыряли вход в пещеру Дуэт — ее воронка меньше чем в километре от Кёк-таш. А год спустя, в еще одной соседней воронке, Максимов вскрыл пещеру Соантехническую, потребовавшую на свое исследование трех лет. После того надолго настало затишье...
Очередь горы Небо пришла в конце июля. Трактор с прицепом повез нас туда из Чинеты компанией не помню уже из скольких человек. Состав наших рядов постоянно менялся: кто-то приезжал, кто-то возвращался в Краснощеково, где было что-то вроде штаба.
Если двигаться от Чинеты на юг, пересекаешь широкую долину правого инского берега. В отступивших от реки высоких скальных утесах видны глазницы пещер, напоминающие бойницы укрепрайона. В двухтысячных здесь хорошо поработают археологи, которые не только раскопают целую группу курганов, но и найдут несколько древних стоянок в небольших пещерах, расположенных высоко над долиной. Жить там, вдалеке от воды и топлива, невозможно, наверняка это были посты, дозоры, прикрывавшие долину на подступах к Небу. Сам массив горы открывается, когда дорога переваливает через гриву, отделяющую долину Ини от долины Яровки. При взгляде из космоса, обеспеченном программой Google Earth, массив Небо выглядит черепахой, лапы которой растопырены в долины Ини и Яровки, а уплощающаяся голова уткнулась как раз в эту гриву и яровское устье. Дорога поднималась именно по этой голове, сначала полого, потом круче и круче, прямо в небо... Сейчас там уже не проехать, вся западная сторона горы отгорожена маральником. А тогда мы преодолели первый крутой взлет и поползли по косогору, набирая высоту, огибая восходящим траверсом вершины врезавшихся в массив распадков. Гусеничный трактор взревывал впереди, а прицеп, в котором мы удерживали свои весом кучу вещей, мотало туда-сюда по узенькой колее с опасным креном. С одной стороны колеса прицепа скребли по каменной стенке, с другой — сыпали камешки в пропасть. К счастью, мы не знали, что тракторист с глубочайшего похмелья, и были сравнительно спокойны. Наконец мы вскарабкались на очередной подъем, перевалили и увидели верхнюю и внутреннюю часть горы. Это походило не так на кратер, как на широкую вытянутую ложбину, отличающуюся от известных нам карстовых плато небольшой шириной и видимым уклоном. Внутренняя долина действительно выглядела как след пробороздившего гору по касательной гигантского тела. Колея спустилась к стоящему на дне долины сараю. Здесь жили пастухи: поле вокруг вытоптано стадом, ручеек дальше запружен для водопоя.
После того как разгрузились и вручили трактористу обещанную бутылку водки, выяснилось, что кому-то придется вернуться с ним в Чинету (то ли телеграмму отправить забыли, то ли надо было встретить еще одного товарища). В результате я и отправился назад в кабине с трактористом. Тот, отъехавши за ближайший пригорок, сорвал колпачок с водки зубами и единым глотком отпил из горла половину. Затем ритуально предложил мне, неосмотрительно отказавшемуся, добил оставшееся и взялся за рычаги. Метров через двести на дороге повстречался пастух на коне, и мы опять остановились. После кратких переговоров всадник извлек огнетушитель портвейна, который тут же распил напополам с трактористом. После этого трактор возобновил движение и не останавливался уже до самой Чинеты. Опасные косогоры успели проскочить, пока алкоголь только всасывался в кровь, когда же вниз повела прямая дорога, тракториста стало забирать. Он болтался, уцепившись за рычаги, отчего трактор рыскал то влево, то вправо, временами закрывал глаза и задремывал, но через несколько секунд вскидывался и снова таращился на дорогу. Я прикидывал, смогу ли сам управлять этими рычагами, когда он совсем отрубится, но тракторист был железным человеком — доехал до центра Чинеты, заглушил двигатель перед магазином и, выпав через открытую дверцу на землю, больше не шевелился. Обратно на гору я шел пешком — 12 километров, два с половиной часа.
Другая сторона длительных и оплаченных не из твоего кармана экспедиций — в ленивой неповоротливости. Не понимаю, почему за несколько дней, что мы провели в тот первый раз на горе Небо, нам так и не достало любопытства осмотреть все ее дальние и верхние плато и обследовать выходящие на Иню скальные стены. Впрочем, мы сразу уперлись в два основных объекта, на которые сориентировал Вистингаузен: большую воронку, которая замыкала с юга центральную ложбину, и пещеру, расположенную еще полукилометром южнее, на краю плато, у начала скатывающегося вниз крутого ущелья. О пещере пастухи рассказывали то, что говорят в таких случаях все местные жители, — что там обитали разбойники, что в пещере спрятан клад и что раньше она была куда длиннее. Еще не так давно в ней было семь или даже десять залов, а теперь осталось только три. На деле пещера соответствовала топосъемке конца 60-х, но вот это, обычное у местных, деление на «залы» было здесь очень уместно: Небинская как раз и состояла из трех объемных частей, разделенных узостями. Чуть нагнувшись в ее широком входном коридоре можно было войти сбоку в просторный и высокий грот-галерею, который с небольшим уклоном шел перпендикулярно оси входа, с севера на юг, — в том же направлении, что и ущелье снаружи. В нижнем и дальнем конце нужно было встать на четвереньки и перейти в следующий, уже круглый зал. Последний большой объем спускался к югу уступами, был украшен белыми натечными каскадами и имел в нижней точке пересыхающее озеро с тупиковым восходящим ходом за ним. Дальнюю часть пещеры кто-то пытался раскапывать. Небинская пещера представляла собой идеальное убежище троглодитов — теплое в зимнее время, удобное для жизни, способное разместить целое племя. Судя по оплывшему шурфу при входе, об этом догадывались и побывавшие здесь археологи.
Меня, разумеется, в первую очередь интересовала воронка. Дно протянувшейся через гору Небо ложбины было заболочено, и чуть выше вагончика пастухов из болота вытекал ручей. Потом его путь преграждала запруда и поильное озерцо для скота, но ниже ручей продолжал путь еще с километр, шумно исчезая в поноре на самом краю воронки. Диаметром она была метров двадцать, и ее скорее можно было назвать провалом, причем сравнительно свежим — с краев сползали вниз оторвавшиеся пласты дерна, а дно загромождали большие и мелкие каменные глыбы вперемешку с землей и травой. Между глыбами темнели проходы разной ширины, вполне доступные для человека. Провал не просто манил в него забраться, с первого взгляда делалось очевидным, что там, под глыбами, можно без особого труда проникнуть в пещеру. А уж размеры питающего понор водосбора и его высота над долинами окрестных рек позволяли сказать, что пещера может быть огромной.
Под этими глыбами я ползал несколько дней. Под завалом образовалась целая система сообщающихся и изолированных полостей, по которым можно было не только ползать, но и ходить, однако путь вглубь не открывался. Разбирать завал стоило в любом месте с равно безнадежными шансами выйти в пещеру. Ясно, что следовало придерживаться какой-то коренной стены провала, но найти такую стену не получалось. Габаритный Шура Селезнев предпочитал заниматься фотосъемкой в просторной Небинской, а воронку мы пытали на пару с Жекой Карбышевым, компактным качком с телосложением гориллы. Попробовали пробиться в одном забое, в другом, в третьем... В конце концов, под южной бровкой воронки завал поддался, и мы вышли в немаленькую полость с одной сплошной стеной — именно тем, что было нужно для дальнейшей упорной работы. Но тут мы сломали кувалду, да и вообще пора было уже собираться.
Поджимали сроки рандеву с экологической частью «научного отряда», которая занималась собиранием гербариев и животных, а следующей целью была назначена Вистингаузеном пещера Прямухинская, поэтому мы собрались и уже пешком стали спускаться по северо-восточному склону Неба в сторону Яровки. На этот раз я точно запомнил, сколько нас было, потому что все пять человек сыграли свою роль в приключившейся на следующий день мистико-детективной истории.
Как правый приток Ини Громатуха ограничивает массив горы с юго-запада, так левый приток Яровки ручей Прямуха огибает гору с северо-востока. Последние километры перед впадением в Яровку ручей течет точно на север. Правый, смотрящий на гору Небо, склон его ущелья за полтора километра до устья вертикально пересекает скальный гребень. В верхней части гребня, на стороне, обращенной к Яровке, издалека виден вход в пещеру.
Дальше нам предстояло идти к Чинете вниз по Яровке, поэтому лагерь разбили не рядом с пещерой, а парой километров дальше, уже за устьем, у пустующего сарая. В Прямухинскую отправились после ночевки, вчетвером. Пятый, кудрявый юрист Артур Душкин, остался стеречь вещи. И сам вход и подход к нему по склону просматривались с места стоянки, так что Артур наблюдал за нами в бинокль. Превышение входа над долиной — около двухсот метров, подниматься по склону непросто из-за цепкого кустарника и осыпей.
Вход Прямухинской сообщается с большим тупиковым гротом, в котором есть никуда не ведущий провал, но чтобы попасть в продолжение пещеры, надо подняться на уступ, следуя вдоль левой стены, пролезть в наклонную щель и выйти на балкон, обрывающийся в темноту грота Скелетного. Семиметровый обрыв начинается пологой поначалу катушкой, на которую так и манит ступить, а название грота происходит от скелетов бедолаг, которые так и поступили — немало их нашли на дне грота первопроходцы. Снаряжение на балконе удобно навешивать за большущую, вросшую в глину глыбу. Я надежно обвязал глыбу веревочной петлей, на нее повесил карабин, встегнутый в ухо тросовой лесенки. Лесенка нужна была для подъема, спускалась же первая двойка по веревке, которую я потом снял. Первыми спустились Селезнев и долговязый университетский инструктор туризма, фамилию которого не могу вспомнить. Они собирались фотографировать в гроте и его окрестностях. Снял же я веревку затем, что она была у нас единственной и требовалась, чтобы добраться до пещерного дна. На дно шла вторая двойка в лице меня и Карбышева. Почему я все так подробно растолковываю, вы скоро поймете.
Мы с Жекой не стали спускаться прямо с балкона, а нашли другой способ. Если пойти от этого балкона траверсом по наклонной стенке с мелкими зацепами, то через четыре метра можно вылезти на другой балкон, с озерцом и поднимающейся над ним белой натечной трубой. А уже с этого балкона легко спуститься на нижележащий этаж пещеры простым лазанием между заклиненными в камине глыбами. Так мы и сделали. Сначала Жека страховал меня на траверсе с этой стороны, затем я его — с противоположной. А веревку мы свернули и забрали с собой.
|
